dc.description |
Обобщение материалов по развитию оригинальной отечественной линии в искусствоведении, охватывающей проблематику символизма и предсимволизма, указывает на особую значимость в развитии этого направления философского и художественно-творческого наследия Г. Сковороды. Кордоцентризм последнего, в котором этические принципы образуют стержневое явление как логически-мировоззренческих, так поэтически-музыкальных положений, привносит в совокупный творческий мир украинского просветителя-гуманиста характерную для предсимволизма и символизма интеграцию знания и таинства Веры. Совпадение во времени деятельности украинского философа-поэта-музыканта с творческими поисками английского поэта и художника У. Блейка, осознанного в современной литературе в качестве предтечи символизма симптоматично, поскольку обнаруживает сходные выходы на синтез знания и мистических ценностей, которые вдохновили и нарождающийся романтизм, и в параллель к нему символистскую концепцию творчества.
Самостоятельность украинского пути в символизм обнаруживается через творчество Т. Шевченко, музыкально мыслившего поэта и художника, политического деятеля в одном лице, - к аналогичному синкрезису английских «прерафаэлитов», заложивших основания символистской концепции искусства и его эстетики (У.Моррис). Облик Т.Шевченко в гражданской бескомпромиссности выражения художественно-творческих устремлений, в проповедническом пафосе утверждения этики социальной справедливости составляет непосредственную (и упреждающую во времени) аналогию к П. Верлену. Символическим оказывается и внешнее сходство поэтов-борцов, безвременная смерть которых (Шевченко – 1861, Верлен – 1871) была заключительным актом Служения на избранном ими пути.
Украинский путь в символизм стал органическим совмещением национальных религиозно-философских и поэтико-художественных устремлений, в которых, как и у западноевропейских предсимволистов, романтические и собственно символистские устои мышления и деятельности образовали неотторжимые переплетения. Этим, считаем, и объясняется своеобразие выхода в символизм Л. Украинки, П. Тычины, «касания» символизма И. Франко, Н. Лысенко, М. Рыльского, А. Довженко, вне осознания которого не складывается представление об оригинальной целостности их искусства.
Уникальность проявления украинского предсимволизма посредством творчества и поведенческого облика Г.Сковороды обусловила раннее обнаружение предсимволистского феномена в романтическом искусстве Т.Шевченко, определила сращённость национального проявления символизма в единстве с романтическим комплексом как знаком национального утверждения указанного направления. Сопряжение символистко-импрессионистской прелюдийности, принятой в качестве базового жанрового комплекса фортепианных сочинений композитора, с поэтической символикой стихов Т. Шевченко указывает и на признание самостоятельности национального выхода к символизму, и, обратным светом, заложенность в наследии Кобзаря символистских стимулов творческого видения мира.
И если в мировом художественном пространстве оказались странно соотнесёнными позиции английских прерафаэлитов, П.Верлена и украинского Кобзаря, то самим методом сочинения своих стихов по мелодиям известных народных песен Т.Шевченко сопоставим с классиком немецко-австрийского символизма Р.Рильке. И эта выделенная нами параллель Т.Шевченко – немецкий символизм чрезвычайно плодотворна для осознания символистского «образа мысли» Б.Лятошинского, сформированного эпохой К.Дебюсси и А.Скрябина, но воспринявшего вагнеровский стимул не столько в виде слагаемого символистских откровений французской и русской школ, сколько самостоятельного стилевого пласта национального проявления символизма.
Монументальная (листовская) плотность фактуры произведений Б.Лятошинского сродни символизму Г.Малера и И.Падеревского, т.е. немецко-австрийскому и польскому (польско-украинскому) вкладу в трактовку указанного направления. И здесь символистская культура «Тайны» определилась не литургийной «приглушенностью» манеры К.Дебюсси и не странностями перепадов «бесплотной» утончённости и «базальтовой» грандиозности А.Скрябина, но высокой абстракцией образов-символов, «громогласно-материальные» заявления которых не снимали касаний смысловых глубин Непознаваемого.
Параллель Г.Малер – Б.Лятошинский тем более важна, что первый стал путеводной звездой Д.Шостаковича, выполнившего для русской культуры функцию «музыкального летописца», на которую претендовал в масштабах Украины автор «Славянского концерта». Самостоятельная национальная проекция вагнерианства Г.Маллера, создавшая сплав символизма и неоромантизма, получила, считаем, самозначимую параллель у Б.Лятошинского, причём, скорее в фортепианном, нежели симфоническом творчестве. Подобно малеровским симфоническим «вариациям» на образ-идею Девятой симфонии Л.Бетховена (повторившим вагнеровское развитие Девятой в операх-симфониях), Б.Лятошинский в фортепианных сочинениях развернул грандиозный «вариационный цикл» по прелюдиям-сонатам К.Дебюсси и А.Скрябина. При этом высвечивая и гиперболизируя шопеновский романтический базис и первого, и второго.
Б.Лятошинский вобрал своим творчеством символистские тенденции художественного мышления, обозначив специально, в начале творческого пути, истоком авторских поисков стилистические открытия Р. Вагнера и А. Скрябина, французских импрессионистов-символистов К. Дебюсси и М. Равеля. Нахождение в эпицентре творческих исканий 1920-х годов фортепианного цикла «Отражения», идентичного по названию знаменитому равелевскому опусу, свидетельствует о принципиальной устремленности композитора к идеям-образам символистского «зазеркалья», через художественный мимезис приводящего к высокому таинству творения Гармонии мира.
Сопряжение символистко-импрессионистской прелюдийности, принятой в качестве базового жанрового комплекса фортепианных сочинений композитора, с поэтической символикой стихов Т. Шевченко указывает и на признание самостоятельности национального выхода к символизму, и, обратным светом, заложенность в наследии Кобзаря символистских стимулов творческого видения мира.
Монументальный (листовский) романтизм в качестве неотторжимой составляющей «шопенизмов-скрябинизмов» Б.Лятошинского, заявленный в первых фортепианных сочинениях, фиксирующих масштабный размах Сонат, Баллад, написанных в параллель к последовательно символистски выдержанным вокальным композициям на соответствующие тексты и в соответствующих указанному направлению формах, представляет национальную неповторимость трактовки данного стилевого качества.
«Громкогласная» активность, отчасти абсолютизирующая «высшую грандиозность» скрябиновской сдвоенности «грандиозность – утонченность», сопрягающая экспрессивную проповедь Т.Шевченко (и П.Верлена – в параллелях к европейскому пути символистов) с классическими знаками символистского «умолчания» – таков облик символизма Б.Лятошинского. В нем интеллектуальная отстраненность, запечатлеваемая полифоническим искусством, соединена с плакатностью (ср. с полотнами Тулуз-Лотрека, мозаичными панно М.Бойчука), с национальной украинско-славянской мелодийностью (ср. со славянско-польским символизмом К. Шимановского), облекающей подъемы пафоса и монументалистской устремленности (ср. с кинолентами А. Довженко) характерно-ментальной «волнистостью» («хвилястістю»). Эта последняя так замечательно организовала «избегание программности», отличающей полотна Б.Лятошинского.
«Размытая волнистость» определила специальную вариативность тематического мышления Б.Лятошинского, сравнимую с тем, что наблюдаем в «экспрессивном символизме» Г. Малера. Не принимая ни в коей мере малеровскую эклектику и программно-образную комментированность симфонизма последнего, Б.Лятошинский оказался восприимчивым к идеям Высокой абстракции, питавшей сочинения автора Восьмой (совершенно символически симфонической, реально ораториальной) симфонии – и прослеживаемой в преемственности тем-идей у Б.Лятошинского от произведения к произведению. Интервалы-символы, интервалы-темы-образы «пронизывают» композиции названного автора от первого до завершающего опуса, в которых программные и образно-мелодические развитые тематические построения всегда оказываются «нанизанными» на «интервальные сгустки» терцовых наложений, квартово-тритоновых «тем-серий», при опорности септим-нон, на протяжении вокально-сольных и фортепианных сочинений.
Б.Лятошинский определил фортепиано в компенсативности отношения к симфонизму: не по-бетховенски, но по-К.Дебюсси выстроено взаимоотношение «симфонических летописей Украины» и сонатно-прелюдийных фортепианных композиций. В проповеднической направленности символистского «образа мира» органична и педагогическая деятельность Б.Лятошинского.
В.Сильвестров, талантливейший из восприемников Учителя, обозначил в конце ХХ столетия верность направлению, послужившего «точкой отталкивания» для композиторской экспансии его педагога. Неосимволистская волна в художественной сфере в начале ХХІ столетия является благоприятным тонусом отношения к наследию великого украинского композитора, мировое признание музыки которого не состоялось, но программировано всей логикой становления художественного символизма в планетарной объемности его бытия.
Именно фортепианные композиции демонстрируют парадигматический смысл наследия Б.Лятошинского, разворачивание которого от 1920-х до 1960-х годов образовало последовательность, напоминающую путь Б.Вышнеградского, «кривую» признания композиций А.Цемлинского, Ф.Шрекера в двадцатом веке. Этапами их «пути к публике» были: интерес от 1910-х до 1920-х, полное непонимание в 1930 –1940-е и постепенное, очевидное, в полноте реализующееся к 1990-м признание и адекватная оценка.
Фортепианное наследие, отмеченное в целом опорой Б.Лятошинского на стилистику символизма в 1920-е годы, содержало также оригинально-национальное слышание этой стилистики.
Затем было сохранение в «форте-пианной прелюдийности» верности символистскому началу в 1930 – 1940-е годы. И, наконец, наблюдаем восхождение гения к славе в последние 15 лет жизни, апогей которой в Украине наступил после смерти, в 1980 –1990-е годы с постепенным завоеванием слушательского внимания за пределами Отечества.
Б.Лятошинский велик способностью «слышать время» и сохранять верность идее, даже когда актуальная стилистическая парадигма «уводит» слушательское внимание в другом направлении. «Рыцарь украинского символизма» – Б.Лятошинский циклами фортепианных Прелюдий утверждал вопреки всем востребованным «варваризмам» и «конструктивистской жёсткости» свою приверженность к гармонизирующему строю «искусства Тайны». И выстоял, воспев на фоне авангарда в предчувствии благой для его творчества поставангардной волны, свой удивительный «Гимн славянству», кульминацией которого стал фортепианный «Славянский концерт». Также выстроил неоромантически-символистски ориентированную школу «украинского авангарда» как поставангарда в международном раскладе стилистических предпочтений.
Так в эпической структуре сменности «арсис – тезис» высокой и низкой кульминацией, соединяемых «нормативом» интонационных проявлений, оказалась выдержанной биография великого мастера фортепианной литературы минувшего столетия. От сонат 1920-х годов к Концертному этюду-рондо обнаружилась логика действия украинского символизма двадцатого века в фортепианном облике «отражения» оркестровой монументальности на основе клавирной континуальности прелюдии-этюда. |
uk_UA |
dc.description.abstract |
Актуальность темы исследования определяется незавершённостью в украинском и мировом музыкознании проблематики стилистической идентификации творчества Б.Лятошинского. Причинами этого обстоятельства является, во-первых, «закрытость» темы символизма по различным причинам, начиная с конца 20-х и вплоть до начала 70-х годов прошлого столетия, что категорически не совпадало со временем базисных публикаций по творчеству украинского композитора, явно имевшего своим истоком символистский художественный ареал. Во-вторых, символизм, с его поэтизацией грёз, с его «облаками и туманностями» (Жан Кокто – «Петух и Арлекин») не вписывался в культурную парадигму XX века, жёстко обозначенную поколением двадцатых годов лозунгом «музыки употребления», т.е. ангажированной музыки примитивистски-экспрессионистского толка. В-третьих, контрастность позиций авангарда – традиционализма, выражавшаяся в лозунгах «музыка для нас – музыка для масс» и др. противостояла в XX веке «недосказанности» стилистических граней символизма. Скованная панцирем жёстких мировоззренческих установок музыковедческая мысль в Украине, как впрочем, и все другие области гуманитарного знания, оказались в замкнутом пространстве, исключающем всякое «инакомыслие». В результате отторгнутыми оказались целые школы и направления, в том числе и символизм, объявленный «упадочным», «деструктивным» явлением в искусстве.
Как только не умаляли символизм (течение, ответвление, подражание и т.д.), отказывая ему в признании; понадобились десятилетия, чтобы осознать, что символизм имеет своё собственное лицо: своих предшественников и последователей, своих провозвестников будущего, верящих в его неисчерпаемые возможности, не ограниченные одним отрезком времени, когда концентрация символистских идей достигла своего апогея.
Как известно, в переломные периоды своего развития общество «разворачивается» в сторону прошлого, черпая оттуда духовный опыт, недостающий настоящему. И глубинные причины востребованности символизма сегодня коренятся в пробуждении тех слоёв сознания, которые связаны с природной тягой человека к красоте и одновременно сигнализируют об усталости общества от примитивизма массовой культуры. Взрыв интереса к символизму в конце XX – начале XXI столетий отражает потребность в идеальном, единичном, уникальном.
Начиная с 1970-х годов, в пору поставангарда и возвышения авторитета стиля «ретро», идёт волна «реабилитации» символизма. Постепенно исследовательский вакуум вокруг наследия символистов стал заполняться вкладом в искусство достижениями лингвистики, эстетики, теоретическими накоплениями структурализма, теории информации и другими областями научного знания. Всеми этими наработками живо заинтересовалось искусствознание перелома тысячелетий, испытывающее острую потребность в ускоренном развитии эстетико-культурологических подходов. Музыкознание, ищущее сегодня новых ориентиров в исследовании сложных процессов, происходящих в музыкальном искусстве, остро осознаёт необходимость восполнения «белых пятен» в концепциях и практике музыкального символизма и, в первую очередь, снятия неадекватных оценок. Именно они привели к деформации и смещению интерпретационных подходов в определении места и роли символизма в мировой и отечественной литературе, а вследствие этого и к разного рода перекосам концептуальных «стратегий» в музыкальной педагогике и исполнительстве.
На пороге третьего тысячелетия новая волна интереса к символизму проявилась в реставрации забытых на весь XX век произведений А.Цемлинского, Ф.Шрекера, И.Вышнеградского и др., в Украине - в востребованности музыки М.Скорика, А.Загайкевич, В.Сильвестрова, а также произведений таких модернистски-ретро ориентированных композиторов одесской школы, как Г.Успенский, А.Сокол, Т.Сидоренко и др.
Творчество Б.Лятошинского, сохранившее преемственность от символизма и вписавшееся в художественную практику XX века, в Украине по идеологическим причинам не рассматривалось в аспекте связи с формировавшим его творческий старт направлением символизма. Недостаточно разработанной оказалась и проблематика вклада Украины в мировую культуру символизма: публикации по этой теме появились только в последние десятилетия.
Объектом данного исследования является творчество Б.Лятошинского в его причастности к художественному проявлению символизма.
Предметом исследования выступает национально-ментальный принцип выстраивания символизма в отечественной культуре и творчестве Б.Лятошинского как её составляющей.
Целью работы является определение истоков украинского символизма и обнаружение последнего в фортепианном наследии Б.Лятошинского.
Соответственно конкретными задачами исследования являются:
- обобщение сведений о путях развития предсимволистских и символистских художественных тенденций в Украине;
- заявление вклада Г.Сковороды в украинский предсимволизм, в том числе в музыкально-поэтическое творчество;
- определение оригинальности реакции поэзии Т.Шевченко на идеи раннего символизма и её проявлении в украинской художественной культуре XX века;
- трактовка творчества Б.Лятошинского, укоренённого в украинском символизме и репрезентативности последнего в фортепианных и камерно-вокальных опусах композитора 1920-х годов;
- анализ фортепианного наследия Б.Лятошинского в его взаимодействии с ранними вокальными сочинениями символистского периода и в концентрации черт национального вклада в символизм;
- анализ фортепианных сочинений центрального и позднего периодов в аспекте приверженности их линиям национально-ориентированного украинского символизма.
Работа над диссертацией обусловила необходимость изучения научной литературы, которая стала методологической базой исследования. Её составляющими является интонационный подход Б.Асафьева с выходами на музыкальную культурологию и исполнительский стилистический анализ, которые находим в трудах Н.Горюхиной, И.Ляшенко, И.Котляревского, В.Медушевского, А.Сокола, Е.Марковой, В.Москаленко, А.Самойленко, В.Шульгиной и др.
Социолого-культурологическая направленность диссертации обеспе-чивается ссылками на работы П.Юркевича, В.Эрна, А.Кульчицкого, Д.Чижевского, М.Шлемкевича, Г.Грабовича, Т.Гундоровой, О.Забужко.
Вопросы стилистики символизма изложены в развитие идей А.Белого, Вяч.Иванова, В.Асмуса, Ж.Кассу, С.Яроциньского.
Изучение собственно творческих позиций Б.Лятошинского осуществлено на материале исследований И.Бэлзы, В.Самохвалова, Н.Запорожец, В.Клина, С.Зандрока, М.Копицы, Т.Булат, И.Царевич, Д.Каневской.
Все названные источники относительно данных о творчестве Б.Лятошинского составляют существенный вклад в разработку темы исследования, хотя в них отсутствует специальное рассмотрение идеи символистской парадигмы культурной ориентации Б.Лятошинского в целом и в выразительности фортепианного наследия в частности.
Материалами исследования являются фортепианные и отдельные камерно-вокальные произведения названного композитора 1920-х – 1960-х годов.
Впервые символистский континуум творчества Б.Лятошинского осознаётся в его национальной специфике, а также во взаимодействии с немецким и польским символизмом.
Инновационным является то, что произведения разных периодов творчества Б.Лятошинского представлены в контексте символистского генезиса его композиций.
Новационной выступает параллель Б.Лятошинский – Г.Малер в соответствии с аналогией национальной характерности проявлений украинского и немецкого символизма, избегающих космополитических признаков французской и «космических» прозрений русской школ.
Впервые обозначена специфика вагнерианства Б.Лятошинского как гипертрофия романтического компонента в совокупной восприимчивости заветов А.Скрябина и К.Дебюсси.
Впервые отмечена контактность стилистики произведений позднего Б.Лятошинского с приёмами О.Мессиана как восприемника А.Скрябина на уровне «неоимпрессионизма» середины XX века. |
uk_UA |